Высылаю два фото. Слева мой дед Федосов Федор Никифорович. На групповом снимке Федосовы Никифор Иванович и Евдокия Карповна с внуками (детьми Федора Никифоровича и Софьи Романовны) Сергеем – слева, и Виктором – справа. Виктор – мой отец Виктор Федорович Федосов.

Из воспоминаний Бутковской

(урожденной Федосовой) Натальи Викторовны

     «Мой отец Федосов Виктор Федорович – потомок донских казаков, переселенных в Приморье в 1895 году и основавших с товарищами на реке Уссури станицу Донскую. Родственники Федосовых – Ермиловы – среди основателей поселка Медведицкий. Эти казачьи поселения теперь в составе города Лесозаводска Приморского края.

     Во время моего детства, 50-е  и 60-е годы прошлого века, бывшие казачьи семьи по укладу, быту на первый взгляд уже ничем не отличались от других, не-казачьих. И детям о казачестве не рассказывали – уберегали от лишних знаний.

     Но казачьи жизненные правила в повседневной жизни, в воспитании детей   сохранялись твердо. Правила простые, однако, определившие и мою жизнь, и жизнь двух моих сестер. Наверное, эти правила действуют и во многих не-казачьих семьях. Как я сейчас понимаю – воспитывали по десяти заповедям Христовым, но о самих заповедях не упомянули ни разу.

     Ни в семьях дедов с отцовской и материнской стороны, ни в семье родителей никогда не звучала брань. Абсолютный запрет.

     Не лгать.  Беречь честь смолоду – имелось ввиду жить по совести.

     Справедливость. Товарищество.

     Никаких проявлений шовинизма, расизма по отношению к людям других национальностей,  рас, вероисповеданий: все – люди Божьи.

     Не сметь никого оскорблять недоверием и подозрением, тем более осуждать – ты не Бог.

     Начал дело – доведи до конца. Исключений быть не может. Делаешь дело – обязана делать его максимально хорошо. Если можешь – значит, должна. Кому многое дано, с того многое и спросится. И спрашивали, да еще как.

     Терпение и трудолюбие. Лесозаводск в то время  отапливался дровами, вот все лето мужчины пилят – колют, а ребятишки складывают. Если поленница получилась кривая – нужно переложить: «В монастырях, бывало, раз по восьми перекладывали», - на этом настаивал дед. Правда, до этого не доходило – отец наши грехи быстренько подправлял. Как сейчас думаю – дед пугал, но тогда верилось, что развалит поленницу, и придется все начинать сначала.

     Открытость, добрососедство. Не запиралась калитка, даже на ночь, не запирался на замок дом. И никаких покраж не было. Разве что по весне сирень кто-то обломает – подружку весенними цветами порадовать. Кстати, цветами у нас в городе Лесозаводске тогда не торговали – их дарили.

     Место для детских игр окрестной ребятни было на улице рядом с нашим домом и домом моего деда – дома стояли рядом. Машин тогда мало было, не мешали – если раз в неделю какая пройдет…

     Весь игровой инвентарь хранился у нас во дворе: закончилась игра – дети просто перебрасывали через забор чижики, биты, мячи и прочую мелочь. Понадобились снова – кто-то зашел, взял что нужно, без лишней суеты.

     Если случилась поломка – в глубине двора стояла большая колода с воткнутым в нее топором. Отец тут же  все поправит – минутное дело… Дети не стеснялись просить взрослых о помощи, а взрослые не отказывали.

     Лапта и волейбол – эти две игры собирали не только детей – почти всегда по вечернему времени в них  участвовали взрослые – отцы, конечно, деды иногда выходили поразмяться.  А вот матери не играли никогда.

     В праздники у деда собирались родственники, товарищи, и не столько пили, сколько пели – русские протяжные песни, старые студенческие и обязательно казачьи. Вот тогда я впервые услышала многоголосную казачью песню… Голоса были замечательные.

     Казачьи песни я слушала, обливаясь слезами. Что-то задевали они во мне… Я видела – что там, в песне, происходит…

Проснулася станица, проснулся солнца свет

На площади станичной казак в оружье был одет.

Вернись, вернись, мой милый, оставь далекий путь

И бедную Наташу прими к себе на грудь.

Не плачь, не плачь, Наташа,- казак ей говорит,

Вернусь, когда казачья слава повсюду прогремит!

     И кто знает, сколько казаку той  славы казачьей нужно, и когда он вернется, и вернется ли… У казаков в песнях, даже в самых удалых, всегда присутствуют печальные темы разлуки и смерти – не замечали?   

     В начале 60-х я увидела деда бледного, сцепившего зубы, с конвертом в руке. Событие – дед не ответил на мой вопрос и прошел мимо… Я к маме – что случилось? Тише, тише, дед получил известие, что умер его брат Алексей. Так я узнала, что у деда был родной брат. Судьба Алексея Никифоровича сложная – в 1930-е годы был с семьей выслан из Донской станицы, в Отечественную войну воевал, после войны в Лесозаводск не вернулся. Где потом жил – не знаем до сих пор, вовремя не спросили, а теперь спрашивать некого. 

     Первые уроки родословия мне преподал отец тогда же, в начале 1960-х, заботаясь о том, чтобы в памяти моей история рода зацепилась – я старшая. Расскажу о втором уроке, на котором повторялось уже пройденное.

     Лето. Жара неимоверная, далеко за 30 градусов в тени. Отец сидит на крыльце, а я на дворовом деревянном тротуаре прыгаю на одной ноге через расплавленный до жидкого янтаря сучок.

-  Когда донские казаки прибыли в Приморье?

- В 1895 году.

- На каком пароходе пришли Федосовы?

- На «Москве», - прыгаю. 

- Нет, не на «Москве».

- Ну, значит, на «Тамбове», – выбор то небольшой – если не «Москва», значит, «Тамбов».

И опять слышу «нет»:

 - Запомни, наши пришли на «Орле».

- Да запомню, конечно, что тут запоминать: орел – птица такая, легко запомнится. И – забыла. Забыла и день этот, и разговор этот. А отец к теме больше не возвращался.

     Осенью 1999 года к Федосовым (и ко мне) обратилась средняя школа № 2 Лесозаводска с просьбой описать родословие Федосовых: школьный юбилей в сентябре 2000 года, а Федосовы – первопоселенцы, основатели, и в школах проработали долго – дед преподавал с 18 лет и 24 года был директором донской школы, бабушка 35 лет преподавала, отец 35 лет преподавал, мама – воспитатель в саду, и в 60-е 70-е годы в Лесозаводске практически в каждой семье в прошлом или настоящем были ученики или воспитанники кого-то из Федосовых.

     У нас в планах было родословные собрать для себя, для своих семей, но работа эта была отложена до пенсионного времени. И раз уж так случилось – школа попросила – осенью я краеведческие книжки почитала, про пароходы «Москва» и «Тамбов» вспомнила (а вот про пароход «Орел» не вспомнила – «птица такая»), с тем 17 января 2000 года и пришла в читальный зал  Российского государственного исторического архива Дальнего Востока.

     Очень скоро поняла, что списков прибывших в Приморье казаков на этих пароходах я не найду, так как казачьи фонды для исследователей пока недоступны – по объективным причинам, но от этого не легче.

     Я продолжала – в надежде на чудо. И чудо случилось. Нашелся документ, содержащий дополнительный список донских казаков, по разным причинам не ушедших на «Москве» и «Тамбове», а отправленных двумя неделями позже пароходов «Москва» и «Тамбов» на пароходе «Орел». И в этом списке – Иван Петрович Федосов, ранее записанный на эти пароходы, но отправленный на «Орле» из-за того, что заболела его 8-летняя дочь Анна. Анна выздоровела, и семья на «Орле» двумя неделями позже пошла к приморским берегам. И только увидев на бумаге название парохода «Орел»,  я с фотографической точностью вспомнила и отцовский урок, и давний летний день, и даже расплавленный от жары сучок на тротуаре.

     Этот документ, к счастью, отложился не в казачьих фондах, а в фондах областного правления. Получается, если бы не Анна – документа о прибытии Федосовых в край я бы не нашла. С этого времени у меня к Анне Ивановне особый пиетет».

     В станице Донской проходили ярмарки с 1 –го дня Святой Троицы (продолжалась 3 дня) и с 29 по 31 августа.

(Общество изучения Амурского края (ОИАК), библиотека. Список населенных мест со статистическими данными о каждом поселении. Владивосток, 1915 год. Лист 140).

Серия «Стражи порубежья».

Из книги «Картины былого Тихого Дона»,

Москва, издательство «Граница»,

1992 год (первое издание 1909 года)

     Деревянная церковь в Усть-Хоперской станице была построена в 1724 году. Почти все станицы имели свою церковь, а всего на Дону к 1764 году считалось 4 каменные церкви – все в Черкасске, и 103 деревянных.

     Деревянные церкви строились, большей частью, из соснового леса, но были церкви липовые и дубовые.

     Духовенство в эти церкви назначалось Воронежскими епископами, которые с 1795 года носят уже наименование епископов Воронежских и Черкасских.

     Все церкви донские были с 1751 года подчинены трем духовным правлениям: Черкасскому, Усть-Медведицкому и Хоперскому.

     Донской полк во время суворовских походов состоял:

Полковник – 1

Есаулов (сотенных командиров) – 5

Сотников (субалтерн-офицеров) – 5

Хорунжих – 5

Квартирмистр – 1

Писарь – 1

Казаков – 483

Всего – 501

     По Указу 4 декабря 1779 года, во время отдаления казаков на службу от дома более, чем на 100 верст, они получали жалование в размере:

Полковнику  - 300 рублей в месяц

Есаулам, сотникам, хорунжим – 50 рублей в месяц

Полковому писарю – 30 рублей

Казакам – 1 рубль

     Кроме того всем полагался месячный провиант и фураж на их собственных лошадей: полковникам – на 8, старшинам на 3, казакам на 2 лошади каждому.

     «Мой отец (Федосов Виктор Федорович) вспоминал (конец 1930-х – самое начало 1940-х годов), как его дед (а мой прадед Никифор Иванович) возвращался из гостей. «Витенька, внучек, пойди послушай, не идет ли дед от Лойков», - просила бабушка Евдокия Карповна. Деда было слышно издали – приняв в гостях водочки, Никифор Иванович перемещался в сторону родного дома, громко распевая казачьи песни. Бабушка не хотела общаться с активным  во хмелю и по этой причине небезопасным дедом, вот и высылала в дозор внука. Как только внук докладывал, что появление деда на родном пороге вот-вот произойдет, мудрая бабушка отбывала в огород: «Я там что-что поделаю, а ты, Витенька, позови меня, как только дедушка уснет». Не обнаружив подруги жизни и слегка поколобродив, дед отправлялся спать. Наутро жизнь вступала в свое обычное мирное и трудовое русло, но прежде Никифор Иванович осторожно интересовался: «Мать, я там вчера что?» (Дом Лойко был и стоит до сих пор в конце улицы Вокзальной рядом с Донской – теперь 4-ой школой).

     Евдокия Карповна, не особенно-то знавшая грамоту, очень гордилась тем, что внук Витя учится хорошо и много читает. Когда отец уходил в библиотеку обменять книги, то всем, кто его спрашивал, она с гордостью говорила: «Витя ушел в пабливотику».

Отец говорил, что калмыцкая кровь в нашем роду присутствует именно по линии моей прабабки Евдокии Карповны. Федор Никифорович, мой дед, внешностью похож на своего отца, но и калмыцкие черты просматриваются явно. С возрастом и в моем лице все больше проявляется что-то такое в разрезе глаз, в скулах. Когда в чертах своего лица я нахожу черты своих близких, я радуюсь. Для меня это значит, что они не исчезли во времени, что они продолжаются, живут вокруг меня и во мне, продолжая оберегать. Иногда на улице в толпе или в автобусной давке вдруг взгляд притянет чья-то фигура и сердце сожмется – наклоном головы, манерой сидеть, чем-то неуловимым – не смогу объяснить – напомнит маму или отца…

     Старый дом Федосовых, где жили родители отца, а мои дед и бабушка Софья Романовна и Федор Никифорович Федосовы, занимал в Лесозаводске угол улиц Вокзальной и Шевченко (номер 44), а мои родители - в следующем, по Шевченко, номер 46, и напротив нашего дома жила чета учителей Мельникова Раиса Владимировна и Кульвановский Глеб Николаевич. Между дедом и Глебом Николаевичем была старая распря, причины которой мне неизвестны – нас, детей, в такого рода дела взрослых не посвящали, и они практически не общались, даже не здоровались; однако эти сложности в их взаимоотношениях совершенно не сказывались на остальных участниках соседства – бабушка дружила с Раисой Владимировной, поддерживала вежливые отношения с Глебом Николаевичем, равно как и мы.

     Весной у Кульвановских на клумбе перед верандой зацветали тюльпаны – наверное, единственные в нашем околотке. Для Раисы Владимировны было драмой, если чертовы кошки, в изобилии проживавшие в окрестностях, сломают стебель и потопчут грядку.

У них всегда была великолепная клубника – крупная, ухоженная, ну а мы всегда держали корову и, следовательно, были с молочком. Между мамой и Раисой Владимировной был налажен бартер: туда отправлялось молоко, а к нам поступала клубника, при этом с абсолютной точностью учитывались действующие цены и никакой неловкости не было – угостить можно раз или два, а молоко и клубника нужны часто и в необходимом количестве. Еще у них был колодец (у нас тоже был, но вода в нем была очень соленой и для питья не годилась никак, этот старый колодец использовался как холодильник – летом в него на веревках опускались ведра со скоропортящимися продуктами, переложенными капустными листьями), и мы долгие годы (пока не поставили помпу у себя) брали у них воду. Их вода годилась для пищи, но не особенно годилась для мытья волос – тоже была жесткой, поэтому за водой для мытья мы ходили когда к станционной колонке, когда к заводской трубе в начало улицы Шевченко (но это чаще зимой – везли ее на санках, и чтобы вода не выплескивалась из ведер, в нее бросали деревянные колбешки - швырок). И, конечно, гамак. Он вывешивался с весны к забору за колодцем в тени деревьев и  притягивал малышню, которой, надо сказать, было навалом на близлежащих улицах – в каждом доме двое-трое, если не больше.

     Такой вот прямоугольный треугольник Федосовы-младшие, Кульвановские и Федосовы-старшие. Присутствовало активное соперничество среди мужчин в рыболовстве – у кого больше и крупнее рыба. А если учесть, что по летнему времени на рыбалку все трое ходили едва ли не каждое утро, то и конкурс негласный – тоже регулярно. Озер вокруг множество, и каждый из этой троицы  старался не совмещаться с соперником. Дед и отец часто облавливали Глеба Николаевича, при этом дед успешно делал вид, что в соревновании не участвует, вся эта суета вокруг карасей его не интересует, и вообще он сам по себе; отцу же неудача могла испортить настроение – не любил проигрывать. В дополнение к рыбалке отец был конкурентом Глеба Николаевича и в бильярде –  оба играли хорошо, оба играли лучше многих и многих, и по сути на протяжении долгого времени главный бой вели между собой. Отец был азартен, любил игру за самую ее суть, был более эмоционален, чем Глеб Николаевич, остроумен в игре – наслаждался. Глеб Николаевич был более расчетлив, суховат. Самолюбивы были оба. Наверное, еще нужно добавить, что и отец, и Глеб Николаевич были заядлыми волейболистами на протяжении многих лет, играли, пока были силы, можно сказать, что их игру остановил возраст.

     Я любила смотреть на дым из трубы. Зимними утрами в школу выходила еще по темноте, времени в обрез, и на дым любоваться было некогда; а вот в сумерки, когда народ в окрестностях уже начинал топить печки, - тогда да. По краям нашего квартала Шевченко-Рабочая-Белова-Вокзальная стояли дома, а в середине – огороды, под белым чистым снегом, пустые – лишь кое-где торчали кукурузные будылья, и если ветра не было, то дым поднимался в небо ровными прозрачными столбиками, и это прозрачное в прозрачном было дивной картиной для меня и ложилось на душу странной печалью и странным знанием того, что жизнь моя никогда не будет наполнена каким-то конкретным счастьем…

     Когда я бродила на лыжах по снежному огороду, одиночество заселялось в меня, и мир отодвигался. Тишина, перекрестья огородных заборов, безлюдье… не забыла…

     Бабушка Софья Романовна идет по тротуару от своего дома к нашему. Чуть наклонена вниз ее голова. Лето. Солнце. Жара. На ней коричневое штапельное платье, туфли, на голове косынка. Сложенную газету бабушка держит над головой, защищая лицо от ударов прямых солнечных лучей.

     Лето. Утро. Я обретаюсь недалеко от собственного крыльца. Совсем недавно в разговоре родителей краем уха услышала, как мама сказала отцу что-то о его польской крови. Завидев бабушку, ору в полный голос: «Бабушка, ты полячка?» Спокойное выражение бабушкиного лица меняется на озабоченное: «Тише, Наточка, тише!» И все, и больше никаких разговоров на эту тему. Соколовские приехали с украинских земель в Приморье в начале ХХ века, но украинских словечек и акцента не было в речи Софьи Романовны, равно как и в речи других известных мне Соколовских. И никогда она не говорила о причинах, побудивших их уехать оттуда. Тема эта не обсуждалась вообще. И внешностью Соколовские совершенно не украинцы. Бабушка говорила, что церковь, в которой ее крестили, сгорела, а вместе с ней и все метрические книги, и что она не знает точно день своего рождения и отмечает поэтому день именин – 30 сентября День Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.

     На хозяйственном дворе у деда стоит огромная (по нашим детским масштабам) бочка с ручкой – медогонка. Я засовываю в нее голову и гукаю что есть силы, а мне из ее недр возвращается, обогащенный эхом, совершенно незнакомый мой голос».

Дом, построенный в станице Донской Уссурийского Казачьего Войска в 1914 году Федосовым Никифором Ивановичем. Стоит дом до сих пор, как миленький.

Федосов Виктор Федорович.

Жена Федора Никифоровича Федосова - Софья Романовна Федосова (урожденная Соколовская) с внучками Ириной (в центре) и Натальей (дети Виктора Федоровича Федосова). 1960 год.

Ольга Викторовна Федосова, 1964 года рождения.

Справа Федосова (по мужу Бутковская) Наталья Викторовна, 1950
года рождения; слева – Федосова Ирина Викторовна, 1954 года рождения.

Бутковский Борис Михайлович.

Москва. 2007 год.

Бутковская (урожденная Федосова) Наталья Викторовна.

Байкал. 2007 год.