… на Дону продолжалась беспрерывная кровопролитная война. Казаки не только победоносно боролись у себя дома с азиатскими соседями, но переносили свое оружие и далеко за пределы своей родины.
Дошедшие до нас грамоты того времени свидетельствуют, что крымские и ногайские ханы и турецкие султаны так же как и прежде, в своих представлениях беспрерывно настаивают перед Московскими царями, чтобы те свели казаков с Дона, иначе у них мира и дружбы с Россией не будет.
Дальновидные Московские владыки все так же по-прежнему неизменно отписывают, что «казаки донские и волжские не наши - люди вольные, живут и ходят без нашего ведома», а под шумок время от времени посылают тем казакам жалованье и милостивые грамоты.
Вообще московские цари сознавали, что хотя донские казаки в сношениях с соседними государствами часто причиняли своим владыкам много хлопот и дипломатической волокиты, но удаление казаков с Дона они считали предприятием невыполнимым и самоубийственным для России, потому что донцы являлись единственной организованной добровольной и грозной стражей Руси на нашей обширной юго-восточной окраине. С удалением казаков с Дона эта длинная граница была бы совершенно обнажена и подставлена под беспрепятственные удары крымских, турецких и ногайских полчищ.
Следовательно, те дипломатические неудобства, которые создавались воинственностью казаков, в неизмеримой степени искупались той пользой, которую они приносили Московскому государству.
При Феодоре Иоанновиче верная служба донцов ценилась настолько высоко, что жалованье, выдававшееся казакам при Иоанне Грозном неопределенно и случайно, выплачивалось теперь постоянно в определенные сроки.
Но такое отношение круто изменилось при вступлении на престол Бориса Годунова.
Простым, бесхитростным сердцам донцов - этих прирожденных воинов, с детских лет до могилы сражавшихся за русское дело с татарвой, которую они презирали за постоянные клятвопреступления и вероломство, - не люб был на престоле св. Владимира татарский отпрыск и ничего доброго от него они не ждали.
Они, эти всезнающие вестовщики Московского царства, не были безграмотными в общей политике и потому отлично помнили, какую роль играл Годунов при двух последних царях Рюрикова дома, какими злодеяниями и ухищрениями добивался Борис Московского престола.
И тогда, когда вся Россия сперва притворно умоляла, потом под палками выбирала Бориса на царство, донцы, обеспокоенные, сконфуженные тем, что на Руси творится нечто противоестественное, глубоко неладное, молчали.
Они без сопротивления вместе со всей Россией присягнули Годунову, но на Дону было смятение, уныние и ожидание чего-то дурного. Не было подъема, не замечалось ни малейшего воодушевления. Поведение донцов и их ропот на избрание Бориса в цари дошел до его ушей.
Себялюбивый и подозрительный, царь был больно уязвлен таким недоверием и нелюбовью к нему казаков, и могущественный владыка стал мстить маленькому боевому племени.
Прежде всего, он лишил донцов жалованья и тех даров, какими обыкновенно цари награждали казаков за их службы, не посылал им грамот, как бы давая этим понять, что в составе русского государства их как бы нет совсем.
Для безженных рыцарей, живших войной и добычей, скудное царское жалованье и дары не имели почти никакого материального значения.
Со стороны же нравственной такое отвержение царя, которому они, хотя и неохотно, но все-таки присягнули и верно служили, для казаков было большим ударом.
Они, оторванные от родины, заброшенные в диком Поле, вечно окруженные врагами, вечно смертно борющиеся с ними, видели выражение связи с великой Россией именно, с одной стороны, в своей тяжелой службе, с другой — в милостях и внимании царских.
Тут этой связи пришел конец. Она оборвана рукой самого Московского Венценосца. Казаки почувствовали себя заброшенными, одинокими. Дотоле полная смысла жизнь их теперь оказалась сплошной бессмыслицей. Прежде они были в постоянных оживленных сношениях с Москвой, слали туда станицу за станицей, теперь, под страхом смертной казни, запрещено кому-либо из них появляться в столице русского царства.
Несмотря на такие обиды, несмотря на полное отвержение их службы со стороны царя, инстинкт государственности у этих безграмотных русских воинов говорил сильнее и громче личного самолюбия. Казаки своей привычной службы передовой стражи на границах России не только не оставили, но даже и не ослабили.
В 1598 году, т. е. в пору разгара царских немилостей, донцы имеют на границах кровопролитные сшибки с крымцами, берут плен и узнают, что крымский хан со своей многочисленной ордой, подкрепленной 7 тысячами турок, намерен вторгнуться в пределы России.
Не смея послать вестовую станицу прямо в Москву, потому что посланцы, согласно приказу царя, могли за это поплатиться жизнью, донцы немедленно извещают о грядущем нашествии ближайшего царского воеводу в Новом Осколе, прося его как можно скорее уведомить об этом царя.
Борис на эту казачью услугу ответил тем, что в том же году построил на Донце городок Царев-Борисов, поставил в нем сильный гарнизон, укрепил его и вооружил пушками, известив крымского хана, что крепость эта воздвигнута им исключительно для обуздания донских казаков.
Донцы растолковали этот поступок так, что в царе Борисе заговорила его татарская кровь, что кровные узы родства царь ставит выше интересов русского народа и их, православных русских людей, верных слуг родины, головой выдает татарину — их заклятому врагу.
Тут сердцем они окончательно отвернулись от Бориса, но об измене ему и не думали.
Вскоре царь издал указ, которым казакам воспрещался въезд не только в Москву, но и во все русские города. Каждого казака, перешедшего границы своей области, приказано было хватать, без суда ввергать в темницы, сажать в воду, вешать и убивать. И приказания царя исполнялись. Казаков хватали в русских городах, вешали, топили и убивали.
Наконец, зная, что на Дону не сеется хлеб, не производится никаких товаров, что материи, кожи, одежда, обувь и хлеб привозятся из России, царь запретил Московским купцам под страхом суровых кар ездить на Дон и возить туда какие бы то ни было товары.
Этим он бил казаков по самому больному месту, желая это ненавистное ему маленькое племя выморить голодом.
Смутен и беспокоен был Тихий Дон в годы Борисова царствования. Однако никаких бунтов не было еще на Дону. Казаки и после таких оскорбительных царских гонений честно несли свою многотрудную, отвергнутую царем службу России, никому на свое тяжкое положение не жаловались, но их взоры часто оборачивались к северу, невеселые думы бродили в кудрявых казачьих головах, а сердца не могли не жаждать перемен к лучшему.