Он послал к донцам дворянина Петра Хрущова, будто бы знавшего о смерти царевича Димитрия, с увещанием к казакам остаться верными ему, Борису.
Хрущов появился в войсковом кругу, стал обвинять казаков в измене присяге и склонять их на службу царю Борису, обещая им жалование за все прошлые годы и царские милости, заявив при этом, что тот человек, который зовет их под свои знамена, — преступный самозванец.
Казаки и слушать ничего не хотели, а, заковав посланца в цепи, под конвоем отправили к Лжедимитрию.
- Ежели он говорил нам правду, тогда нехай эту правду скажет в глаза царевичу Димитрию Иоанновичу. Тогда мы ему поверим... - рассуждали казаки.
3-го сентября 1604 года казачьи посланцы с закованным Хрущовым прибыли к Сокольникам, где в то время находился лагерь Самозванца.
Приведенный к Самозванцу, Хрущов упал на колени и, заливаясь слезами, сказал:
- Вижу Иоанна в лице твоем. Я твой на веки...
Никто из казаков не видел никогда Грозного Царя и торжественное признание Хрущовым Лжедимитрия за подлинного царевича еще сильнее укрепило в них сознание, что они служат святому, правому делу, и подвинуло их на новые жертвы. Если прежде хоть немного их мутило темное сомнение относительно подлинности новоявленного царевича, то теперь, когда человек, близкий к царской семье признал в претенденте законного сына Грозного Царя, этим сомнениям наступал конец.
Вдохновленные рвением к святому делу из-под Сокольников во все концы Дона поскакали гонцы поднимать всех, способных носить оружие, на помощь прирожденному царю Димитрию Иоанновичу.
И Дон откликнулся. Собрались в поход все от мала до велика. И широкое Поле опустело. Остались для защиты станиц и женщин с детьми седые старики и отроки.
Первая битва с царскими войсками произошла в декабре месяце и кончилась удачею для Лжедимитрия; во второй битве 21 января при Добрыничах, вследствие трусости или оплошности запорожцев, бившихся в передовой линии, он потерпел страшное поражение и вынужден был запереться с донцами в Путивле.
Дело Лжедимитрия было на краю гибели, но к нему неожиданно явилось 4000 казаков. Это были последние резервы Дона, те казаки, которые пошли на клич гонцов, посланных из-под Сокольников.
Войска царя Бориса осадили Путивль.
5000 донцов и русская дружина в 1000 человек после кровопролитного боя нанесли в свою очередь страшное поражение войскам Бориса.
С этого времени счастье уже неизменно улыбалось Лжедимитрию. Донцы в его войске составляли самый надежный, самый твердый и храбрейший оплот.
Между многими подвигами казаков нельзя не отметить их мужественного отстаивания города Кромы. Больше 80 тысяч царского войска, имея 70 стенобитных орудий, осадили город Кромы, в котором, кроме городских жителей, засело 600 донцов с мужественным атаманом Андреем Карелою.
Казаки, благодаря своим частым войнам с Азовом хорошо знакомые с окопным делом, настолько искусно и мужественно оборонялись от осаждающих, что московская рать не только не могла взять города, но даже допустила среди бела дня пробиться в Кромы отряду в 500 человек донцов с 100 возами хлеба, пришедшему из Путивля на выручку осажденных.
Между тем, 13 апреля 1605 года неожиданно скончался царь Борис. Воеводы и войска, стоявшие под Кромами, изменили юноше царю Феодору, перейдя на сторону Самозванца.
Вскоре юноша-царь и мать его царица Мария были убиты в Москве.
После этого медленный путь Лжедимитрия к сердцу России обратился в торжественное, беспрепятственное шествие.
В Туле Лжедимитрия встретили бояре и били челом от имени Москвы. С Дона походный атаман Смага Чершенский прибыл с новым небольшим отрядом казаков, составленным почти исключительно из седобородых стариков и из юношей, едва вышедших из детского возраста.
Это показывает, насколько высоко и сильно было воодушевление на Дону и как крепка была среди казаков вера в святость и важность того дела, за которое они стали поголовно, всей громадой.
Лжедимитрий, за отменные боевые заслуги, за непоколебимую верность и беспримерную храбрость, проявленную донцами, оказывал им особые знаки внимания, осыпал милостями и открыто отдавал им предпочтение перед всеми другими войсками и сословиями. В иностранный отряд его телохранителей вошла некоторая часть донцов, которым он доверял вполне.
Казаки, сделав свое дело и будучи уверенными, что совершили великий подвиг правды и любви к отечеству тем, что посадили на московский престол не Лжедимитрия, а законного царя Димитрия Иоанновича, ушли немедленно из Москвы со своим знаменитым атаманом Карелой к себе на Тихий Дон, где их ожидали новые боевые труды против обнаглевших за время их отсутствия ногайцев, крымцев, турок и черкесов.
Сами казаки, усердные слуги России, отлично по опыту знали, что державная Русь никогда и не подумает помочь им в их смертельной борьбе с многочисленными азиатами, этой помощи они никогда и не просили и в своих краевых делах им приходилось полагаться только на помощь Божию, да на свои необоримые руки.
Таким образом, при Лжедимитрии, кроме небольшого числа преданных ему до смерти телохранителей, в Москве никого более из донцов не осталось.
20 июня 1605 года Лжедимитрии торжественно, при колокольном звоне и пушечной пальбе, как признанный всем народом законный царь, вступил в Москву, а уже 17 мая следующего года он был растерзан чернью на кремлевской площади.
На престол московский был возведен боярин Василий Шуйский, но Россия уже так была развращена и расшатана бунтами и изменами, что наладить порядок было нелегко.
В то время, по словам летописей, на Руси страшно было жить. Народ без властей, без законов - озверел, распьянствовался и развратился. Заниматься мирным земледельческим трудом было и невозможно, да и никто ничего не хотел делать. От отсутствия твердой власти, от праздности, голода и пьянства крестьяне собирались в шайки, выбирали атаманов и занимались разгромом помещичьих усадеб, грабежами и убийствами. На каждом шагу творились невообразимые зверства. Русский народ точно ополоумел в страсти к беззаконию и самоистреблению. Вот эти-то шайки озверелых вооруженных крестьян, идя грабить и убивать, говорили, что они идут казаковать и себя величали казаками.
Эти воры-казаки были самым ужасным бичем для мирных жителей.
Сами московские бояре из зависти к царю Василию Шуйскому за то, что он возложил на свою голову венец Мономаха, своей враждебностью к нему и интригами много способствовали появлению второго Лжедимитрия.
Когда до Дона дошла весть сперва о печальном конце Лжедимитрия 1-го, а потом об его будто бы чудесном спасении, казаки отнеслись к последней вести чрезвычайно осторожно.
Они по первому зову самозванца с места не тронулись, а как и к первому Лжедимитрию, сперва нарядили своих полов, чтобы удостовериться, действительно ли тот человек, который выдает себя за царя Димитрия Иоанновича — не самозванец.
Сделать это им было теперь значительно легче, чем прежде. Ведь большинство из них знало в лицо Лжедимитрия 1-го.
Послы вернулись с неутешительными вестями.
Им не удалось видеть того, кто называл себя царем Димитрием Иоанновичем. Он скрывался где-то в Литве, не показывался перед войсками и за него всем распоряжались и правили воеводы и бояре. А тот, за кого они лили кровь и кому добывали престол, был храбр, в походах был всегда на виду и делил труды со своими войсками.
Донцы сразу заподозрили, что человек, поднимающий теперь новую смуту на Руси — самозванец, и хотя их сманивали богатыми дарами, прельщали большим жалованием, они за вторым Лжедимитрием не пошли.
Правда, отдельные ватаги гулебщиков-донцов были в сборищах и у последующих самозванцев, но всевеликое войско Донское всем своим составом не только не тронулось на защиту неправого дела, но осуждало и всячески препятствовало отдельным шайкам помогать самозванцам.
Обвинять одних донцов в искреннем заблуждении относительно Лжедимитрия 1-го, когда вся Россия признавала его царем и допустила его процарствовать почти целый год, мне кажется, со стороны историков глубоко несправедливым и пристрастным.
Повторяю, всестороннее изучение мною источников, относящихся к той эпохе, убедило меня, что донцы искренно верили в то, что тот таинственный человек, который в нашей истории слывет под именем Лжедимитрия 1-го, был подлинный царевич Димитрий — сын Иоанна
Грозного.
В те времена, когда предательство, политическое легкомыслие и низкая измена глубоко гнездились во всех сословиях русского народа, донцы показали себя все-таки людьми свежими, которых всеобщая порча коснулась только слегка.
Об этом, между прочим, свидетельствует одна запись Троице-Сергиевой лавры. 30-тысячный отряд поляков и русских изменников осаждал лавру во время второго самозванца. Единственный отряд донцов-гулебщиков в 500 человек с атаманом Степаном Епифановым принимал участие в этой осаде.
Но набожным донцам тяжело было бросать ядра в родные православные храмы или меткими выстрелами снимать со стен иноков.
Тяжелые кошмарные видения и сны стали преследовать святотатцев изменников.
После одного из таких видений донской атаман не выдержал и заявил гетману Рожинскому и другим военачальникам, что он с товарищами раскаялся в своем богопротивном деле и стал уговаривать и их снять осаду с лавры, грозя иначе гневом и наказанием Божьим. Заявление было сделано в такой решительной форме, что ни поляки, ни русские отступники не знали что делать.
Но как только вышел атаман, на общем совете было решено убить Епифанова, дабы он не испортил им всего дела. Но как это сделать? На лесть и хитрость проницательный атаман не дался, взять его у казаков открытой силой нечего было и думать. Эта горсть людей ляжет вся костьми, а атамана не выдаст.
Вступить же в бой с 500 человек опытных воинов, каковыми были донцы, ни польские, ни русские военачальники сразу не решались. Слишком велики были бы потери.
Донцы, узнавшие о коварных замыслах поляков, страшно возмущенные, в полном вооружении, собрались в круг, на котором прокляли поляков и русских изменников, поднявших святотатственную руку на православные храмы и ливших родную русскую кровь и тут же со слезами, коленопреклоненно помолившись перед иконами св. преподобного Сергия и Николая Чудотворца, все, как один человек, поклялись «стоять с православными за одно на иноверцев».
Встревоженные поляки зорко следили за действиями возмущенных казаков.
Донцы в ту же ночь тихонько оседлали лошадей и, обманув бдительность поляков, выехали из их стана, направляясь на юг, к себе на Тихий Дон. Очутившись в чистом поле, они уже чувствовали себя хозяевами положения.
Опомнившиеся поляки отрядили в погоню за казаками многотысячный отряд великолепной литовской конницы со строгим наказом уговорить казаков вернуться или принудить их к тому силой.
На Клязьме литовцы догнали казаков.
Донцы изготовлялись к бою.
Одна часть спешилась, готовая по знаку атамана залечь с самопалами, другая, с обнаженными саблями в руках рассыпавшись своей гибкой, как змея, губительной лавой, молча и внушительно гарцевала на флангах.
Казаки решительно и негодующе отказались слушать какие-либо уговоры и увещания.
Литовцы не решились прибегнуть к оружию.
С уходом донцов монастырю стало значительно легче, о чем лаврские иноки составили писание, в котором отметили глубокое усердие донцов к вере.