Еп. Дионисий
ТРАГЕДИЯ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ В СИБИРИ
(по поводу издания в России книги Мельгунова «Трагедия адмирала Колчака»)
В последние годы вышло несколько книг, посвященных памяти адмирала Колчака. В 1993 г в Барнауле издан ценный сборник документов «А.В. Колчак. Последние дни жизни». В 1999 г. вышел двухтомник историка В. Краснова «Колчак – и жизнь и смерть за Россию», в котором подробно изложена биография героя, его научно-географическая и военно-морская деятельность. К сожалению, при всей симпатии лично к Колчаку, В. Краснов не питает никаких симпатий к Белому Движению, усердно сообщает лишь о его негативных сторонах, совершенно замалчивает подвиги белых добровольцев, равно как и преступления красных, а потому дает искаженную картину гражданской войны в Сибири.
В 2005 году в издательстве «Айрис-Пресс» в Москве, наконец вышла книга, исправляющая картину, созданную пост-советскими историками. Это книга Мельгунова «Трагедия адмирала Колчака» с обширным вступлением симпатизирующего Белому Делу историка А. Кручинина. Мельгунов, очевидец и историк гражданской войны, особенно известен своей работой о красном терроре. Книга о Колчаке написана им в 1930 г, к 10-й годовщине гибели адмирала, с использование большого количества документов и показаний очевидцев. Кроме множества фактов, в том числе неизвестных по другим источникам, книга Мельгунова передает настроение масс, дух эпохи, позволяет воссоздать общую картину гражданской войны в Сибири.
В наше время в патриотической среде сравнительно мало уделяется внимания изучению фактической стороны истории. Больше занимаются историософскими толкованиями, составлением идеологических штампов, под которые подгоняют реальную историю. Вопросы: как было на самом деле? – мало кого интересуют. Книга Мельгунова, показывая историю без идеологического прикрытия, дает богатую пищу для размышления.
Политические силы на востоке России
Некоторые очевидцы революции из религиозно-философского лагеря удивлялись тому, что многие народы, стоявшие в религиозном и нравственном отношении не выше русского, смогли, однако, справиться с коммунистическими революциями в своих странах (немцы, венгры, итальянцы), а наши – не смогли. Проф. Ильин отвечал на это, что уровень правосознания, национальной и гражданской солидарности у этих народов был намного выше нашего, что и позволило им справиться с революцией и ответить на нее национальной контрреволюцией. У нас же долгое время политическая деятельность была делом или государственных чиновников или антигосударственной оппозиции. При этом, как отмечал И. Солоневич, более половины чиновников, состоя на службе у государства и получая от него содержание, находилось во внутренней оппозиции к нему. Независимая и при этом сильная национальная и государственная общественность у нас так и не сложилась. Поэтому рухнул в одночасье в феврале 1917 г весь государственный строй, и революция, не имея перед собой никаких внешних и внутренних препятствий, имела столь необратимый характер. Большинство подданных империи оказались неспособны противостать самой дешевой и разрушительной пропаганде.
Мельгунов подробно иллюстрирует эти положения на примере политических сил на востоке России. Хотя большевики имели здесь весьма слабые позиции, по сравнению с центральными городами и губерниями, в целом на востоке преобладал левый политический спектр. В государственную Думу разных составов до революции от Поволжья, Урала и Сибири проходили в основном социалисты разных толков. Самыми правыми в Сибири были кадеты («Партия народной свободы»). Основная часть интеллигенции и общественности придерживалась социалистической ориентации (эсеры, социал-демократы, народные социалисты, анархисты, радикалы). Именно социалисты (правые эсеры, эсдеки, народные социалисты) первыми подняли восстание против большевиков летом 1918 года в Поволжье и на Урале, сформировали местные правительства: Самарский Комитет по защите Учредительного Собрания (Комуч), Уфимскую Директорию и Сибирскую Директорию. Никаких правых сил в реальной местной жизни не было видно.
Беспартийные добровольцы-антибольшевики были вынуждены сотрудничать с теми силами, что были рядом. Полковник В. Каппель с самарскими добровольцами воевал в составе войск Комуча. Полковник А. Перхуров, руководитель Ярославского восстания, сотрудничал с эсерами Б. Савинкова. Генерал Дитерихс поступил на службу в чехословацкий корпус и пробыл там до лета 1919 года. При этом белые добровольцы подвизались не за партийные программы эсеров, а (как называлась организация Савинкова: «Союз защиты родины и свободы») – именно за родину и свободу, против ее угнетателей.
Одновременно с политическими партиями против большевиков выступали и беспартийные народные силы: в Прикамье – ижевские и воткинские рабочие, уральские, оренбургские и забайкальские казаки, имеющие военную организацию. Решающим было выступление против большевиков в мае 1918 г чехословацкого корпуса в Поволжье, под защитой которого стали формироваться и русские ополчения.
Левые партии, ориентированные на защиту «завоеваний революции» (т. е. февраля 1917), не имели большой популярности в массах простого народа, не были способны наладить гражданское управление, тем более – организовать армию. Это определило поражение Комуча и Директории к осени 1918 года, отброшенных большевиками за Урал. Несостоятельность местных демократических правительств поставило на повестку дня вопросы об объединении всех антибольшевицких сил, централизации власти в лице военного, надпартийного диктатора. Таковым стал адмирал Колчак, выдвинутый рядом военных и признанный Сибирским правительством премьера Вологодского в ноябре 1918 г в качестве Верховного Правителя.
Идея национальной власти, стоящей выше партийных, классовых, областных интересов, оказалось чуждой большинству сибирской общественности. Увидев в Верховном Правителе ревнителя национальных интересов и народного единства, врага партийной борьбы и революционного развала, ему объявил войну весь блок левых партий, кроме кадетов, как «врагу демократии». Эсеры даже дважды устраивали на него покушение: взрывали и поджигали его дом в Омске. Мощная пропаганда на местах, которую вели социалисты, саботаж распоряжений Омской власти облегчали подрывную работу большевиков в колчаковском тылу. Подрыв авторитета Колчака, прежде всего, сказался на массовом уклонении от мобилизации в его армию и дезертирстве, общем падении боеспособности войск. Заговоры и восстания в тылу, особенно при приближении красных летом-осенью 1919 г, сыграли огромную роль в поражении армии Колчака. Лозунг эсеров «ни Колчака, ни Ленина», выдвинутый в тылу Колчака, однозначно работал в пользу Ленина. С осени 1919 г сибирские социалисты, уже не скрываясь, действовали единым фронтом с большевиками. Вместе они подняли в январе 1920 г в Иркутске восстание и арестовали Верховного Правителя, вместе судили его, а затем сдали его на расправу большевикам. Затем в феврале совместно с большевиками провозгласили Дальневосточную республику, имевшую коалиционное правительство и буферное назначение.
В Сибири практически не было ни одной партии или движения, которые бы поддержали власть национального диктатора. Все они, рожденные революцией, оказались против национального государства и стали пособниками главного врага России – большевизма. При этом речь идет прежде всего о партийном активе. Отдельные члены левых партий, не слишком отравленные их идеологией, могли прозреть, видя национальную катастрофу, и встать в ряды защитников национального дела.
Мельгунов отмечает интересный факт, что в борьбе с национальной диктатурой сибирские демократы с лета 1919 г выдвигали проект созыва Земского Собора, - по сути, того же Учредительного Собрания, только под другим названием. Это учреждение должно было связать и ограничить власть Правителя, как раз перед лицом большевицкого натиска. Позднее, в 1922 г, во Владивостоке был собран Приамурский Земский Собор с разумной национально-монархической программой. Этот собор ублажают многие современные монархисты, противопоставляя его национальной диктатуре «не монархиста» Колчака. При этом забывают, что большинство участников Владивостокского собора были деятели предыдущего времени – борьбы с диктатурой Колчака под знаменем соборности, - хотя и поправевшие и поумневшие после пережитой катастрофы. Но в 1919 г еще оставались шансы на победу во главе с реальным носителем государственной власти и его армией. А в 1922 г в Приморье ни реальной власти, ни армии уже не осталось, и никакие местные земства с их ополчением одними монархическими лозунгами ничего поделать уже не могли.
Союзниками социалистов в борьбе с Колчаком оказались движения земств, местных самоуправлений, и кооператоров, искавшие чисто местных выгод и не обращавшие внимания на общерусскую трагедию.
Почти не поддержало власть Верховного Правителя и богатое сибирское купечество. Сам Колчак говорил об этом прямо: «у меня есть Пожарские, но нет Мининых». Предприниматели предпочитали удерживать свои капиталы при себе (потом красные все равно их отобрали), или переводить за границу. Ощутимых пожертвований на Белое Дело не было. Огромным злом для белого тыла стало сложившееся там целое сословие тыловых аферистов, хищников и казнокрадов, которые расхищали бесхозные государственные запасы, армейские склады, спекуляцией и другими способами использовали смутное время для личной наживы, собирая себе состояния на общенациональном бедствии. С ними Верховный Правитель пытался бороться, но тщетно.
Мало проявили себя и представители высшей бюрократии и имперского чиновничества, попавшие в Сибирь из Петербурга, Москвы и других центральных городов. Только немногие из них, как например, барон Будберг, по убеждению и с пользой работали в правительстве Колчака. Остальные, занимались политическими интригами, пребывали в бездействии, и первыми бежали за границу.
Двойственную роль сыграло казачество, а наиболее – казачьи лидеры. С одной стороны, казаки, прежде всего, уральцы, оренбуржцы и сибирцы, приняли на себя огромную тяжесть военных усилий и принесли большие жертвы ради Белого Дела. С другой стороны, самоуправство и сепаратизм многих атаманов, их открытое неподчинение Верховному Правителю, подорвало боеспособность армии и авторитет самого Белого Дела.
Если Оренбургский атаман Дутов и Уральский атаман Толстов были верны Колчаку до конца, Сибирский атаман Иванов-Ринов занимал двойственную позицию, то Забайкальский атаман Семенов, Семиреченский атаман Анненков, Амурский Калмыков и Уссурийский Гамов демонстративно его не признавали, причем Анненков по «монархическим соображениям». Эти атаманы игнорировали распоряжения Колчака, изображали из себя самостийных правителей. Например, атаман Семенов в разгар боев на фронте в июне 1919 г дерзнул даже задерживать эшелоны с боеприпасами в действующую армию, т. е. совершил преступное, изменническое деяние.
В областях, занятых атаманами, отсутствовала законность и царил произвол атаманской власти, самосуд. массовые расправы, порки и грабежи, озлоблявшие население и толкавшие его к большевикам. Барон Врангель стыдил в письме бывшего своего подчиненного Семенова; генерал Краснов называл поведение Анненкова, тоже своего бывшего подчиненного, «просто позором». Найдя себе в лице японцев могущественных покровителей, заинтересованных в расчленении России на мелкие, зависимые от них области, атаманы Семенов и Гамов своим сепаратизмом подрывали общерусское дело, облегчали иностранцам вмешательство в русские дела. Не случайно адмирал Колчак считал явление атаманщины вторым злом после большевиков. С этим злом он также пытался бороться, но за отсутствием сил – безуспешно.
Белое движение в Сибири, возглавляемое адмиралом Колчаком, не было движением ни политических партий, ни буржуазии, ни имперской бюрократии, хотя отдельные представители всех этих групп и участвовали в нем. Оно было движением национально мыслящих государственно ориентированных, христиански чувствующих бойцов, идеалистически настроенной добровольческой молодежи. И всех объединяла личность Верховного Правителя. Эта личность, воплощавшая в себе Белую идею, значила больше, чем абстрактные лозунги и партийные программы.
Символической картиной всей Белой борьбы в Сибири явились последние бои в Иркутске в январе 1920 г, ярко описанные Мельгуновым. Совместный эсеро-большевицкий мятеж против Колчака при попустительстве многочисленных иностранных войск. Циничный политический торг и массовая измена союзников и собственных министров. Верховного Правителя в течение нескольких дней защищали только местные кадеты (подростки 13-15 лет), замерзавшие насмерть на морозе, а в это время к ним на помощь пробивались обмороженные добровольцы-каппелевцы. На одного юного белого добровольца пришлось по нескольку десятков взрослых мужиков – врагов, равнодушных и просто зрителей. В этой иркутской драме пересеклись и слава героев и позор предателей, как две стороны Гражданской войны. Но позора было больше, и потому конец этой драмы был очевиден.
Позиция Русской Церкви
Мельгунов, как светский историк, мало говорит о позиции церкви в ходе Белой борьбы в Сибири, и это обстоятельство не дает полноты картины. Еще до начала антибольшевицкой вооруженной борьбы от рук большевиков пострадали многие пастыри Православной Церкви: архиепископы Андроник Пермский, Гермоген Тобольский, епископ Амвросий Сарапульский и другие со многими десятками священников и монахов. Упомянутые архиереи противились разграблению церквей и произнесли анафему на безбожную власть.
Колчак смотрел на борьбу с большевизмом не только как на национально-освободительную борьбу, но прежде всего, как на борьбу с богоборческим злом. У него идея борьбы за веру и правду Божию против воинствующего безбожия была выражена сильнее и определеннее, чем у генерала Деникина. В духовном осмыслении Белой борьбы, как крестоносной, с врагами Креста Христова Колчаку содействовал директор его пресс-службы доцент Пермского университета Дмитрий Болдырев.
После провозглашения его Верховным Правителем в ноябре 1918 г, Колчак получил тайное благословение от патриарха Тихона вместе с иконой св. Николая (Можайской), где святитель изображен с мечом, через одного иеромонаха, перешедшего линию фронта. При этом адмирал сказал знаменательные слова: «Я знал, что есть меч воина и скальпель врача, но всех сильнее меч духовный».
Взаимодействие Колчака с Церковью было более тесным, чем у Деникина. Его поддержало большинство епископов Сибири и Урала, прежде всего, архиепископы Сильвестр Омский и Андрей Уфимский, а также участники Собора 1917-18 г архиепископ Мефодий Оренбургский (в эмиграции – Харбинский) и Нестор Камчатский. Важной вехой здесь стал Омский Собор сибирского духовенства 1919 г, постановивший поминать на ектеньях благоверного верховного правителя Александра.
Во всех частях армии Колчака было учреждено полковое духовенство, численность которого превышала тысячу священников. Например, будущий святитель Иона Ханькоусский, тогда иеромонах, служил старшим благочинным в Южной Армии. Духовенство активно разъясняло солдатам духовный смысл войны, как защиту веры. Из добровольцев формировали «дружины святого Креста».
Архиепископ Андрей Уфимский, входивший в состав Сибирского Правительства, составил проект организации местного самоуправления на базе церковных приходов, противопоставляя их большевицким советам и ревкомам с одной стороны и социалистическим земствам – с другой. Идея не успела осуществиться из-за недостатка времени. Позднее, в 1922 г этот проект осуществлял в Приморье генерал Дитерихс. Там церковные приходы даже занимались мобилизацией людей в его «земскую рать».
Беда была в том, что архиереи и вообще духовенство не имели большого авторитета в народе. Революция разрушила в народном сознании все авторитеты, всю прежнюю шкалу жизненных ценностей. Множество диких расправ над духовенством со стороны красных партизан в разных местах Сибири и Урала показывали полное падение религиозности и нравов в простом народе. Поэтому призывы к борьбе за веру против богоборцев не вызывали широкого отклика.
Таким образом, активная поддержка Белого Движения со стороны Церкви не обеспечила ему народной поддержки.
Отметим здесь, что гражданская война разделила людей внутри каждой конфессии. Если московские старообрядцы лояльно отнеслись к большевикам, то уральские и сибирские в большинстве оказали им вооруженное сопротивление. Забайкальский старообрядческий епископ призывал свою паству к священной войне против большевиков. Католики Петрограда демонстрировали полную лояльность советам, а сибирские католики-поляки составили целый полк в составе армии Колчака. Даже мусульмане и буддисты оказались расколоты на два лагеря: одни воевали за белых, другие – за красных. Интересно, что некоторые русские мыслители (В. Соловьев, затем Л. Тихомиров) предсказывали разделение внутри каждой конфессии по признаку отношения к власти антихриста. Частично их предсказание сбылось в годы борьбы с предтечами антихриста – большевиками.
Настроение народных масс
В Сибири пролетариат был немногочислен; большевики не имели здесь разветвленной сети своих партийных организаций. Основную массу населения составляло крестьянство, поэтому решающим для исхода борьбы было настроение крестьянской массы. И здесь историки видят много неясного. В центральной и южной России, где значительную часть составляло бедное и малоземельное крестьянство, большевики с успехом использовали лозунги: «земля – крестьянам» и «грабь награбленное», толкнув крестьян на захват чужой земли и грабеж усадеб. В Сибири помещиков не было, земли было много у всех, крестьянство было в основном зажиточным. И тем не менее, в ходе борьбы оно в основном поддержало не белых, а большевиков. Почему?
Сказался стихийный антигосударственный инстинкт русского крестьянства, веками несущего тяжкое бремя государственных повинностей. Особенно сильным этот инстинкт был в Сибири, в основном заселенной беглыми от государства и сосланными государством. И разные толки старообрядцев, и другие сектанты, которых было много в Сибири, и которые активизировали свою пропаганду в предреволюционные годы, имели яркий антигосударственный характер. Тысячи сосланных революционеров сеяли в местах своего проживания социалистические и анархические идеи. Эта пропаганда была близкой крестьянству. Большинство крестьянских восстаний против Колчака шли под лозунгами: «долой солдатчину и налоги», то есть против всех повинностей в пользу государства, за полную свободу от всякой власти. Анархия была более популярна, чем национальная диктатура.
Противодействие крестьянства режиму Колчака выразилось в разных формах: от массового уклонения от мобилизации и дезертирства до восстаний в тылу и образования целых повстанческих армий. В этом состояла главная причина поражения армии Верховного Правителя, в которой реальную боеспособность сохраняли лишь немногие части, составленные из добровольцев. Повстанцы контролировали огромные районы, особенно в Восточной Сибири, на Алтае, в Забайкалье, Приамурье и Приморье, оттягивали большие силы с фронта, срывали снабжение армии. Мельгунов подробно описывает это партизанское движение. Лидеры повстанцев иногда были агентами большевиков, но чаще – народными вожаками «зеленой» ориентации. Их взгляды были скорее анархическими, чем коммунистическими.
Мельгунов приводит интересные данные о «монархической составляющей» повстанческого движения. На Алтае среди повстанцев распространялся слух, будто в Москве воцарился законный царь Михаил Александрович, а Ленин с Троцким присягнули ему, и будто только «нехороший» Колчак ему противится. Поэтому выдвигался призыв: «за законного царя вместе с Лениным против государева ослушника Колчака». В Приморье распространялся похожий миф, будто царь Михаил высадился во Владивостоке, и ему присягнул генерал Гайда (чех, поднявший мятеж против Колчака). Вывод тот же: «за царя и Гайду против Колчака». Эти примеры показывают дьявольскую изощренность красной пропаганды, использующую любых попутчиков против своего главного противника, и умеющую играть на любых душевных струнах, вплоть до еще не совсем отмершей любви к царю. Эти же примеры показывают и слепоту стихийного народного монархизма, который мог совмещаться даже с большевизмом. Лозунги за царя или за земский собор, взятые сами по себе, в отрыве от исторической реальности во всей ее религиозной, национальной и государственной сложности, - оказывались бессильны в борьбе с большевизмом. Более того, эти лозунги с успехом перехватывались красными провокаторами и использовались ими для дискредитации белых вождей и раскола Белого Движения, которое единственное представляло реальную опасность для большевиков.
Народный большевизм времен Гражданской войны был сложным явлением, не тождественным с европейским коммунизмом. Он причудливо сочетал в себе разные стороны: практическое безбожие и кощунства против церкви - с исступленной верой в светлое будущее на земле; тягу к анархии, безвластию и беззаконию - с мутными мечтаниями о «народном царе»; бунтарство, грабеж и самосуд – со своеобразными представлениями о справедливости в виде уравниловки; ненависть к своим «барам-благородиям» – с доверчивостью к иноплеменным комиссарам. Одной своей рукой народный большевизм еще держался старых привычек, смутных инстинктов и стадного чувства, а другой свергал и сокрушал все авторитеты. История убедительно показала, что народный анархо-большевизм оказался удобным орудием разрушения в руках профессиональных врагов России и Православия.
В основе всего лежал, конечно, кризис народной религиозности. Не столько утрата веры в Бога вообще, сколько утрата именно христианской веры, способствовала усвоению религиозности ложной, антихристианской и хилиастической. Некоторое время довольно во многих душах странным образом совмещались вера в далекого непонятного Бога и вера в близкое торжество коммунизма – рая на земле. Несомненно и то, что религия «революционного хилиазма» имеет иудейские корни, но порою бывает соблазнительна для любой нации. Революция выявила, что кроме грубого безбожия, порождающего разбой и кощунства, многие в простом народе заражены такой вот религиозностью большевизма. Голое безбожие, порождающее уголовщину и разврат, не имело духовной силы. Коммунистическая пропаганда постепенно вытеснила из смешанной народной религиозности всякое представление о Боге, направив всю энергию духовного порыва на хилиастическую идею коммунизма. Такая вера породила фанатиков и мучеников идеи. Эти фанатики были уже не просто безбожниками, а богоборцами и врагами Христа, и по своей разрушительной энергии и ярости были страшнее любых разбойников. Ужас революции состоял в том, что, кроме еврейских комиссаров и прочих «интернационалистов», ее идеи фанатично восприняли многие русские люди, которым противостало значительно меньшее число героев христианского подвига.
Крушение и замена религиозных устоев сказалась и на нравственных: «если Бога нет, то все дозволено». Отсутствие национального единства, оскудение патриотического чувства довершили картину всероссийского развала. Оказались справедливыми упреки в адрес дореволюционной имперской системы со стороны русских патриотов, что она не воспитывала простой народ в сознательных убеждениях: религиозных, национальных и государственных, а держала его в состоянии черни. Довольствуясь теми смутными понятиями, бытовыми привычками и инстинктивными представлениями, в которых воспитывал крестьянина народный быт, общество полагало, что крестьянин «по природе» будет и православным, и русским, и монархистом. Революция 1917 г разрушила эти представления, выдвинув идеи и лозунги, направленные против и веры, и церкви, и нации, и государства. И эти бредни увлекли большинство народа. Последовавшая гражданская война дала людям возможность пересмотреть свой ложный выбор, покаяться в совершенных ошибках. К сожалению, такое прозрение слишком затянулось, и лозунги белого лагеря: «за Россию, за веру» опять не привлекли сочувствия большинства.
При этом основная вина лежала на разных народных вожаках и главарях, выходцах из местной «образованщины» (писари, землемеры, учителя и т.п.), заполнявших все местные выборные органы и имевших, как «грамотеи», авторитет среди неграмотных. Эта среда народных начетников, как и во времена раскола, поставляла основные кадры невежественных и самоуверенных агитаторов революции.
Мельгунов отмечает, что антибольшевицкие настроения были сильны в Поволжье и на Урале, где люди столкнулись с реальностью советской власти, там, где большевики посягнули и на землю, и на волю народа. Наоборот, в Сибири, еще не испытавшей красных ужасов, в 1919 г были сильны симпатии к большевикам. Через два года в Западной Сибири вспыхнуло большое антибольшевицкое восстание. Но было уже поздно. Не имея организации, технических средств, офицерских кадров, крестьянское движение было жестоко подавлено Красной Армией. Страдания эти стали очистительными для сибирского крестьянства. Но его запоздалое прозрение свидетельствует о его же слепоте в 1919 г. Тогда при государственной и военной организации Верховного Правителя были шансы на победу; без этой организации одна народная стихия ничего сделать не могла.
Иностранное вмешательство
Отсутствие законной центральной власти, распад государства, всеобщий хаос в стране неизбежно вызывают вмешательство соседних держав. Так бывало в истории всегда.
Иностранное вмешательство на Дальнем Востоке и в Сибири было значительно большим, чем на юге России. Разные страны Антанты преследовали при этом свои цели, которые часто не совпадали друг с другом. Отчасти они использовали белые силы, отчасти заигрывали с красными. При этом все вмешавшиеся страны не были заинтересованы в конечной победе сильной национальной русской власти, а значит в победе адмирала Колчака.
Наиболее значительным был японский оккупационный контингент, занимавший узловые объекты в Приморье и Забайкалье. Японцы не скрывали своих планов: отторгнуть эти области от России, поддерживая местных сепаратистов-атаманов, прежде всего забайкальского атамана Семенова. Колчак решительно противился японцам, опираясь при этом на американцев и англичан, не желавших усиления Японии и японских аннексий. Осенью 1920 г союзники заставили японцев вывести свои войска из Забайкалья, а позднее – из Приморья.
Некоторое количество англичан, канадцев и американцев находилось вдоль Транссибирской магистрали. Французы распоряжались чехословацким корпусом (около 40 тысяч), который с осени 1918 г прекратил боевые действия на фронте и находился вдоль Транссибирской магистрали, занимаясь грабежом населения. Борьбу с красными партизанами вели только японцы, остальные интервенты держали по отношению к ним нейтралитет. Большевики и сами их не трогали. На белом фронте сражались лишь отдельные добровольцы из чехов, поляков и сербов.
Со времен Мировой войны в Сибири находилось более двух миллионов австро-германских пленных, а также сотни тысяч китайцев, взятых в качестве иностранных рабочих. Эти массы составили большие резервы для красных. Тысячи венгров, австрийцев, китайцев воевали в рядах Красной Армии и красных партизан.
Иностранные представители по-разному относились к правительству Колчака. Японский командующий генерал Оой не скрывал своего недружелюбия к Колчаку и демонстративно поддерживал сепаратизм атамана Семенова. Французский генерал Жанен, как представитель Антанты, вел двойную игру, поддерживал политическую оппозицию Колчаку и в решительный момент предал его. Английский генерал Нокс, бывший в 1914 г представителем при генерале Самсонове, сочувствовал Колчаку, поддерживал идею диктатуры в борьбе с революцией. Но эти личные симпатии отдельных представителей Антанты не могли иметь решающего значения. Мировая закулиса (еврейские банкиры и масонские ложи) не были заинтересованы в победе национальных русских сил и оказывали финансовую и политическую помощь большевикам. Помощь белым правительствам была ограниченной, не соответствующей их насущным потребностям.
Мельгунов точно сообщает, что все военные поставки армии Колчака были оплачены русским золотом. Это был тот самый золотой запас Российской империи, который летом 1918 г был захвачен в Казани добровольцами Каппеля и перешел в распоряжение Колчака. Страна Антанты продавали ему оставшееся после Мировой войны и уже не нужное им самим оружие и снаряжение. Англичане поставили много стрелкового оружия, боеприпасов и некоторое количество артиллерийских снарядов. Японцы снабжали исключительно своего ставленника Семенова. Часть оплаченных заказов так и не была поставлена. Часть золота присвоили себе японцы. Американцы помогали в основном беженцам по линии благотворительных организаций.
Самого необходимого тяжелого вооружения (артиллерии, танков, авиации), решившего исход войны в Европе, армия Колчака так и не получила. Осенью 1919 г во время красного наступления у представителей Антанты были возможности остановить его: например, поставить ультиматум большевикам, аналогичный тому, что был предъявлен Керзоном летом 1920 г во время красного наступления на Польшу. Ничего этого не было сделано. По соглашению с красными генерал Жанен, выдав им Колчака, беспрепятственно выводил войска интервентов, вывозил награбленное добро. Все паровозы и вагоны были захвачены войсками Антанты, которые бросили погибать на морозе тысячи гражданских беженцев, не говоря уже о белых войсках.
Из всей политики держав Антанты в Сибири не видно, чтобы ее правители были заинтересованы хотя бы в «двух Россиях», красной и белой, начинающейся, где-нибудь за Байкалом. Роль Антанты в целом по отношению к Колчаку была двойственной и предательской, как и по отношению к другим белым правительствам.
Но решающим было все-таки отсутствие поддержки со стороны своих, а не чужих. При консолидации национальных сил вокруг Верховного Правителя и успехах его армии, отношение иностранцев к нему могло бы измениться. Уважают сильных и удачливых, проигравших бросают и сдают, - таков циничный закон политики в эпоху крушения христианских норм морали. Даже лично уважавшие Колчака и симпатизировавшие ему иностранные представители, выполняя инструкции своих правительств, бросили его, когда обнаружилась его внутренняя политическая изоляция и внешнее военное поражение.
Национальный диктатор
В критические моменты истории при угрозе национальному существованию все государственно мыслящие народы по примеру древних римлян выдвигали национального вождя – диктатора с большими полномочиями. В отличие от наследного монарха, который мог иногда позволить себе «царствовать, но не управлять», диктатор был человеком воли и энергии, человеком действия и чрезвычайных мер, пусть на короткий срок.
Адмирал Колчак по своим личным качествам и деловым способностям вполне соответствовал роли национального диктатора. Правда, ему не хватало экономических знаний, навыков в гражданском управлении и ведении внешней политики. Но многие новые для него предметы он осваивал по ходу дела довольно быстро в силу своей природной одаренности и способности к учению.
Вся предыдущая его жизнь была посвящена флоту, где он был одним из лучших специалистов мирового масштаба. Полярный исследователь, путешественник, знаток судостроения, подводного и минного вооружения, артиллерист, преподаватель Морской академии, командир соединений, наконец, командующий флотом – все это он прошел опытом и был признанным специалистом самых разных отраслей морского дела. Кроме специальных знаний и общей военной культуры он обладал такими важными для командира качествами, как воля и энергия. Отсутствие твердой воли у командира имеет самые тяжелые последствия в бою. Как учит военная история, даже малоудачное решение, но с твердой волею проводимое до конца, лучше в боевой обстановке, чем безвольная пассивность.
Одной из главных бед Императорской армии предреволюционной эпохи было обилие среди высшего командного состава людей безвольных и бездеятельных, хотя часто честных и порядочных и даже прекрасных по человеческим качествам, но не умеющих распоряжаться в критической обстановке. Так называемая бездарность старших начальников, про которую много тогда толковали, чаще всего заключалась не в невежестве (как позднее у советских начальников), а именно в безволии и нерешительности. Большинство неудач японской и германской войн были связаны именно с нерешительностью и пассивностью командования, отдававшего инициативу в руки противника и не использовавшего имеющиеся возможности.
Колчак, напротив, был человеком волевым и энергичным. В соединении с большими знаниями и опытом это давало необходимый результат -–Колчак был удачливым командиром. Одержав в годы войны немало побед над вражеским флотом на Балтике и особенно на Черном море, он как флотоводец встал в один ряд с лучшими адмиралами Русского флота: Ушаковым, Сенявиным, Лазаревым, Нахимовым, Макаровым. Он не боялся брать на себя ответственность за рискованные решения, например, за самовольную постановку на Балтике минных заграждений в августе 1914 г до официального объявления войны с Германией. Не боялся и отвечать за трагические неудачи подчиненных, например, за гибель по причине диверсии линкора «Императрица Мария» в октябре 1916 г.
Доброволец по натуре он первым шел туда, где было труднее всего. Показательно, как в 1903 г он бросился спасать пропавшего во льдах Восточной Арктики барона Толля. А едва вернувшись из этой экспедиции, обмороженный и больной, узнав о начале войны с Японией, сразу помчался в Порт-Артур.
Будучи человеком принципиальным, честным, бескомпромиссным, адмирал Колчак гнушался политическим торгом, лукавым расчетом, исканием личной выгоды. Хорошо понимая национальные интересы России, он везде старался их отстаивать. Не терпел политиканов, демагогов и дельцов, был противником партийной системы. В этом смысле он был «врагом демократии», а по выражению Керенского, «представителем самой крайней реакции». В этой негибкости, некоторой непрактичности, может быть, была его слабость. Но по опыту 1917 г он знал, что бесполезно искать союзников среди революционно-демократических партий. Своих соратников он искал среди людей, жертвенно служащих Родине, - и находил таких людей. Признание Колчака Верховным Правителем России со стороны вождей белых армий: генералов Деникина, Юденича, Миллера, было признанием не только Сибирского Правительства, но и прежде всего, лично Александра Васильевича.
На своем предсмертном допросе Колчак заявил о своих симпатиях к монархии и своем добросовестном служении царю в течение двух десятков лет. Известно показание герцога Лейхтенбергского, адъютанта Колчака, что вскоре после отречения императора Николая, Колчак направил его, своего адъютанта, к наместнику Кавказа великому князю Николаю Николаевичу, предлагая совершить контрреволюционный переворот и восстановить монархию, обещая свою помощь, как командующего Черноморским флотом. Но великий князь отказался. Колчак при этом не ставил монархическую идею выше самой России и считал, что монархия должна служить отечеству, а не наоборот. Он видел слабости имперской системы, опиравшейся на безвольную бюрократию, и понимал, что одних монархических лозунгов совершенно недостаточно. Безволие правящего класса уступило Россию революции, и только национальная воля, сплоченная вокруг диктатора, может победить революцию, - так считал Колчак.
В последние годы многие монархисты превозносят генерала М. Дитерихса и противопоставляют его Колчаку, как идейного монархиста. Генерал Дитерихс, действительно, имел немалые личные достоинства, был не только убежденным монархистом, но и верующим, церковным человеком (хотя в своих воззваниях к мусульманам в 1919 г признавал Магомета за Божьего пророка), аккуратным и добросовестным работником штаба. Но по своему складу он не был ни вождем, ни лидером (до лета 1919 г он служил у чехов), а потому лучшая роль для него была – начальник штаба, но не верховный главнокомандующий. Как личность и военачальник Дитерихс никак не выше Колчака.
Адмирала Колчака упрекали за негибкость национальной политики, нежелание признавать независимость Финляндии, Эстонии и других окраин, из-за чего он лишился поддержки многих антибольшевицких сил. На самом же деле, национал-сепаратистов можно лишь весьма условно признать анти-большевиками. Поставив себе цель – независимость любой ценой, и найдя себе в этом покровителей в лице стран Антанты, и что важнее – мировой закулисы, желающей расчленения России, национал-сепаратисты более всего боялись восстановления сильной русской национальной власти, которую считали своим главным врагом. С большевиками они вели политический торг, и в конце концов, получили от них признание своей независимости, предав русские белые силы. За свое предательство они были наказаны двадцать лет спустя руками тех же большевиков.
Все это хорошо понимал Колчак, так же, как и генералы Юденич и Деникин, которые считали бессмысленным что-то обещать финнам или эстонцам и не верили в реальность их помощи. Кроме того, Верховный Правитель сознавал временность и ограниченность своих полномочий, свою ответственность перед Россией, и не желал ничего обещать от имени будущей законной русской власти, не хотел давать ложных посулов ради сиюминутной выгоды. Это была честная и порядочная политика, которая, к сожалению, не встретила отклика со стороны государств-лимитрофов. Колчак, как и другие белые вожди, желал как можно менее быть обязанным иностранцам и провести освобождение России от большевиков русскими руками, потому что верил в свой народ. Но ошибся и здесь.
Власть Верховного Правителя он принимал, как тяжкий крест, возложенный на него Промыслом Божиим. У него было предчувствие трагического окончания своего поприща, и он сознательно решил принести себя в жертву ради спасения Родины. С таким христианским отношением к власти он был на своем месте, на посту национального диктатора.
В отличие от Деникина, у него не было своей «команды», соратников, на которых он мог бы опираться, вроде сплоченной дружины «быховцев» и «первопоходников». Колчак был довольно одинок и ни с кем не мог разделить тяжести своего бремени. Остро чувствовался у него недостаток грамотных старших офицеров, даже начальника штаба, генерала Лебедева, ему прислал Деникин. Были отдельные достойные командиры: Дитерихс, Сахаров, Каппель, Войцеховский, Перхуров, Волков, но их было довольно мало.
Будучи чужд и профессиональным политикам, и партийным деятелям, и промышленно-финансовым кругам, и высшей старой бюрократии, Колчак мог рассчитывать только на поддержку народа, но и ее не оказалось. Между тем, такая поддержка могла решить все. Если мы сопоставим личные и деловые качества национальных вождей ХХ века: Муссолини, Франко, Салазара, то увидим, что в целом они были ничем не лучше Колчака, но народная поддержка обеспечила им успех. Главная же трагедия Колчака, как показывает Мельгунов, заключалась в его одиночестве. Особенно это проявилось в последние месяцы, когда от него отреклись почти все, даже многие министры и генералы, обязанные ему своим назначением. Ценой его головы они стремились примириться с большевиками, выторговать себе жизнь и пощаду.
Как верно отмечает в своем вступлении А. Кручинин, если победа в гражданской войне той или иной стороны во многом зависела от поддержки населения, то не менее справедливо и обратное: самая поддержка населения во многом обуславливалась успехами сражающихся сторон. Перед победителями заискивали, ожидая выгод и милостей, побежденных провожали с презрением. При разрушении в сознании людей всех базовых понятий: о вере, совести, чести, долге перед Родиной, - внешний успех для большинства оказывался решающим критерием. Это хорошо понимали большевики, которые шли на любые жертвы и не останавливались ни перед чем, лишь бы добиться победы. Поэтому верно высказывание генерала фон Лампе, что, строго говоря, победить красных можно было лишь красными методами: красным террором, красной демагогией и обманом, использованием любых «попутчиков» с их последующей ликвидацией и т.д. Но для этого белым нужно было бы перестать быть белыми. Образовался порочный круг: чтобы добиться победы нужна была поддержка населения, а для этой поддержки нужна была победа.
Умение достойно переносить неудачи, мужество при поражениях, издревле считалось важнейшим качеством государственного и военного деятеля, особенно национального вождя. Колчак проявил эти качества в полной мере, будучи почти всеми оставлен, предан, затем арестован и судим революционным трибуналом. Он не пытался бежать, скрываться, на допросах не пытался выкручиваться, не перекладывал ответственность на других. Напротив, малодушие, шкурничество и предательство проявила сибирская общественность и большинство членов Сибирского правительства во главе с премьером Пепеляевым, которые бросили Верховного Правителя и пытались все свалить на него. Это еще раз показало, в какую глубину морального падения ввергло образованное русское общество революция.
Примечательно сходство судьбы Верховного Правителя с судьбой последнего русского императора Николая II. Захват поезда Колчака на станции Зима похож на принудительную остановку царского поезда в Пскове. Отречение от Верховного Правителя многих министров, генералов и союзных представителей на фоне анти-колчаковского мятежа в Иркутске, удивительно напоминают события февраля 1917 г. Колчак не отрекался от власти, а последним своим распоряжением передал права Верховного Правителя генералу Деникину, в Сибири права командующего – атаману Семенову, продолжающим борьбу с большевиками. Наконец, тайная шифрованная телеграмма Ленина Иркутскому ревкому с приказом уничтожить Колчака, как бы решением местной власти, почти повторяет телеграмму Свердлова Екатеринбургскому совету о расправе над Царской Семьей. Удивительно, что некоторые из современных монархистов, вроде бы почитающих Царских Мучеников, злорадствуют по поводу гибели Колчака.
Со смертью Верховного Правителя в феврале 1920 г судьба Белого Движения в Сибири была окончательно решена. Организованное сопротивление прекратилось, Восточный антибольшевицкий фронт был фактически ликвидирован. Отдельные очаги сопротивления оставались, партизанские действия продолжались, но они уже не представляли опасности для красных, получивших возможность снимать свои части на другие фронты. Рухнул центр притяжения белых сил – национальная диктатура адмирала Колчака, - и все было кончено. Это еще раз показывает роль личности в истории. Историю в положительном смысле творят, конечно, личности, увлекающие за собою народные массы. Оставшись без вождя, массы лишь разрушают все и губят себя самих.
Было ли движение Колчака, как и все Белое Движение, изначально предопределенным к поражению? Так считают апологеты «сергианства» и многие современные монархисты. Некоторые даже полагают, что лучше бы оно и не начиналось, поскольку оно, дескать, спровоцировало красный террор и гонения на церковь. На самом деле, все наоборот: красный террор вызвал реакцию противодействия. Уничтожение Церкви и целых классов населения было самой сутью большевизма, важнейшей частью его программы, притом нисколько не скрываемой. Сопротивление уничтожаемых лишь выставлялось поводом для красного террора, но не было его причиною. Не только адмирал Колчак, но и многие деятели Церкви смотрели на большевизм, как на сатанинское зло. Такая борьба не могла быть противной воле Божией и изначально обреченной к поражению. Но воля Божия в каждый момент истории действует не насильственно, а предоставляет человеку свободу выбора, а значит, и возможность совершить грех. И земной успех далеко не всегда свидетельствует о богоугодности начинания. Наоборот, к концу мировой истории, по мере отступления людей от христианства, успех в земных делах все более будет переходить к служителям князя века сего.
В конкретной исторической обстановке гражданской войны в Сибири перед людьми был четко поставлен выбор между красными лозунгами (за советы и революцию) и белыми (за Россию и веру). Выбор этот был представлен и в лицах: с одной стороны – адмирал Колчак, с другой – Ленин с Троцким и Ко. Большинство не сделало сознательный выбор в пользу Колчака, и хотя многие об этом вскоре пожалели, вернуть время назад было невозможно. В том и состоит ответственность и отдельного человека и целого народа за свою участь, что поступки, сделанные во времени, имеют последствия не только в будущем времени, но и в вечности. В исторической игре действует правило: карте – место. И далеко не все ошибки можно исправить потом. Есть такие критические моменты в жизни народа, которые решают его судьбу на века.
Одной из негативных черт нашего народа, как отмечают некоторые историки, была та, что он не умел ценить при жизни многих выдающихся людей, хотя часто каялся в этом после их смерти. История адмирала Колчака служит одной из иллюстраций на эту тему. Еще хуже, что многие современные патриоты до сих пор не признают утратой для национального дела потерю такого человека. А между тем, без преемственности с такими личностями не может быть ни национального лидера, ни патриотического движения.
В целом книга Мельгунова на обширном материале наглядно показывает, как из поведения самых разных русских людей, разных партий, сословий и групп, складывалась русская трагедия; как зло революции шествовало на всех уровнях жизни, мало где встречая отпор. Для нынешних наших патриотов эта книга дает обширную пищу для размышлений. Научимся ли мы на горьком опыте предков, сделаем ли правильные выводы?
Р.Ф.
FIDELITY № 133 - 2009 http://metanthonymemorial.org